площадь. Там собрались все жители селения, столпились возле кого-то или чего-то. Я встал на цыпочки, чтоб разглядеть, что там такое. А Полузубый попросту растолкал всех, протащил меня следом и сказал на нордском:

— А теперь, жрец, повтори еще раз про норда Кая и хирд ульверов.

Зычный мужской голос легко перешел с бриттского на мой язык:

— Хирд ульверов обвинили в сожжении второго дома карла Хрокра, взяли с них виру серебром и оружием, хускарл Кай по прозвищу Безумец чуть не убил карла Хрокра, потому конунг Харальд сказал быть ему изгоем два года, ему и всему его хирду, хоть и не Кай там хёвдинг. А недавно сгорел дом, где жил сам карл Хрокр, и в нем сгорели и карл Хрокр, и его жена, и все рабы. Люди видели двух убегающих человек, у одного был с собой мешок. За ними отправили погоню, гнали два или три дня, а потом их следы затерялись в болоте. Конунг Харальд назначил награду за головы Кая и ульверов, и несколько вольных хирдов ищут их.

Я никак не мог разглядеть говорившего из-за плеча Полузубого, видел только морду мула с уздой, но голос казался знакомым. Даже не голос, а говор. Его нордский был хорош, но некоторые звуки он произносил иначе, не как мы и не как бритты.

— Ты сам видел хускарла Кая?

— Не думаю. Норды нечасто заходят в сольхусы.

Точно! Сольхус! Жрец Солнца. Он мне еще про берега и лодку втирал.

— Значит, ты не сможешь его узнать?

— Если видел, то скажу как есть.

— Погляди и скажи, видел такого норда или нет!

И Полузубый толкнул меня вперед.

— Жрец! — сощурил я глаза.

— Норд, которого коснулось Солнце, — он тоже узнал меня.

— Значит, ты его видел, — вмешался Полузубый.

— Видел, но он не назвал тогда имени. С ним был еще один юноша, молчаливый и спокойный.

— Не этот?

И Полузубый указал на Живодера.

— Нет, другой, и на нем лежала тьма.

— Может ли этот хускарл быть тем Каем?

Жрец еще раз внимательно оглядел меня.

— Именно так его и описывают те, кто ищут. Он предпочитает топор мечу и драки миру.

Полузубый поблагодарил жреца и уволок меня с Живодером в сторону.

— Значит так, изгой. Я почти верю твоим словам. Если ты и впрямь изгой и убийца, тогда я позволю тебе жить с нами. За ограду ты, конечно, и шагу не сделаешь, но сможешь выходить из дома. Но сначала последняя проверка! Где тот мешок? Если скажешь, что утопил его в болоте, я прямо здесь перережу тебе горло.

Живодер хотел что-то сказать, но Полузубый знаком приказал ему молчать.

— Говори, норд. От этого зависит твоя жизнь! Что лучше — жизнь или серебро?

— Я перетащил мешок на другой берег Ум, там протащил его немного, а потом закинул в первый попавшийся овраг. Как описать — не знаю. Сам не уверен, что смогу отыскать то место.

— Долго бежали от реки? Где перешли на берег? Глубокий ли овраг?

Как смог, я пересказал, но в конце добавил:

— Да, может, уже и отыскали тот мешок давно!

— Что там было?

— Серебро, немного золота и кольчуга.

Полузубый принялся выспрашивать Живодера, и тот отвечал, но тоже не особо уверенно, так что бритт на время отстал от нас. И никто не поволок меня в землянку, как это бывало после каждого выхода в уборную. Я аж ошалел от такой свободы: свежий не задымленный воздух, серое мокрое небо, коровье мычание, дрожь от осенней прохлады, — и всё это мое.

Я неспешно прошелся по площади, чтоб проверить границы свободы, посмотрел на улицы и дома, снова пробрался в толпу, где жрец что-то вещал на бриттском, а люди вокруг внимательно слушали его. Потом жрец отвел мула в сторону и снял поклажу. В одном из свертков оказались железные изделия: головы топоров, молотов, гвозди, сырые крицы; в другом мешке — соль, в третьем — что-то еще. Жрец вытаскивал и отдавал всё Полузубому, а уже тот распределял вещи между поселенцами. Когда раздача закончилась, жрец отвел мула к загону для скота и пошел напрямую в один из домов. Видать, не в первый раз здесь.

— Значит, я — лазутчик, а девятирунный жрец из чужих земель — нет? — спросил я у Полузубого.

— Что, спина зажила, так сразу язык распустился? — нахмурился бритт.

— Я его в Сторборге видел. Он там с трэ… с безрунными бриттами возится, про бога-Солнце болтает. Ты же сам говорил: «Когда все бритты снова поверят в Дану и Домну…»

— Этого жреца я знаю больше трех лет. Благодаря нему мы не сдохли тогда в лесу, израненные, без припасов, без теплой одежды, без скота. Он привозит нам нужный скарб, рискуя жизнью. И если взамен он хочет всего лишь рассказать о своем боге, почему я должен ему запрещать?

Звучало вполне разумно.

— Неужто за ним никто не следит? Куда он едет, зачем…

— А не слишком ли далеко ты суешь свой нос, нордур?

Я задумался. Неужто жрец Солнца и есть посланник Ульвида? Никогда бы не подумал. И норды в Сторборге, видимо, тоже не думали, что такое возможно. Кто заподозрит жреца, который целыми днями возится с рабами? Наверное, жрец знает обо всем, что происходит в городе и окрестностях, не меньше, чем пронырливый Фарлей. Бритты… Кто обращает внимание на рабов? В доме Эрлинга я зачастую забывал о присутствии рабынь, пока одна из них не заговаривала со мной. Отец при них обсуждал дела с Кнутом, при них ругал меня и спал с матерью. И если бы кто-то захотел следить за отцом, ему нужно было всего лишь поговорить с рабынями.

Ульвид делал именно это, но чужими руками. Фарлею доверяли, потому что он был свой, такой же безрунный, а жрецу — потому что он помогал бриттам, не родился нордом и был человеком бога.

Херлиф теперь казался мне глупцом. Зачем рисковать собственной шкурой, если можно подослать бабу к хирдману Скирикра? Или угостить его пивом, прикинувшись случайным выпивохой?

У меня голова пухла от таких мыслей. Это что же, любой случайный человек может оказаться не случайным? Я с подозрением покосился на Живодера, но передумал. В этого бритта чужая идея не влезет, слишком уж много у него своих безумий.

— Это тебя надо проверять, а не жреца, — сказал Полузубый.

— Так почему же ты не проверил? Почему не засунул пятками в костер? Почему не оставил висеть на столбе? Почему поверил словам первого попавшегося бритта, которого ты не знаешь? Неужто среди бриттов